Искусственный голод

В Институте истории и этнологии им. Ч. Ч. Валиханова сос­тоялась научно-теоретическая конференция, посвящённая особенностям голода в Казахстане в 1921–1922 годах. Принявшие в ней участие историки стран бывшего СССР считают, что последствия этого голода до сих пор не получили должной оценки в историографии и не представлены широкой общественности.

– Вопрос, сколько человек погибли от голода в начале 20-х годов прошлого века, остаётся открытым, так как не все смертельные случаи регистрировались, а часть документов была изъята из архивных фондов, – сообщила казахстанский историк Салтанат Асанова. – Что касается Казахстана, то в историко-демографических исследованиях называется цифра более 1 миллиона человек, или от 60 до 93% населения КазАССР.

Голод тех лет, по её словам, принял катастрофические размеры вследствие потока беженцев в северную, западную и восточную часть республики из центральных районов России (Поволжья в первую очередь) и Украины. Для борьбы с ним создавались государственные комиссии, вводились разные виды налогов, собирались доб­ровольные пожертвования и
т. д. При этом голод 20-х годов по масштабам и количеству жертв значительно уступает голодомору 30-х, который носил, как утверж­дают отечественные исследователи, этнический характер.

– Голод 1932–1933 годов касался непосредственно казахского образа жизни и населения страны, которое подвергалось седентаризации – насильственному оседанию, поэтому сравнивать два этих голода трудно, – считает Салтанат Асанова. – Однако начало этому процессу было положено в 20-х годах. Голод тех лет стал сигналом: вот так власть будет обращаться с теми, кто против «диктатуры пролетариата».

По мнению историков, голодоморы советского времени занимают особое место в истории человечества. Директор Института истории СО РАН (Новосибирск) Вадим Рынков отметил, что голод является неотъемлемой частью жизни любого общества, он всегда повторяется, однако повсюду испокон веков сущест­вовали механизмы борьбы с ним. Но голод 20-х годов, охвативший целые регионы молодой Советской рес­публики, продемонстрировал, что с ним невозможно бороться традиционными методами. Они не работали, так как власть, устраивая эти голодоморы, ставила совсем другие цели.

Салтанат Асанова привела слова пролетарского писателя Максима Горького, который, отвечая на заданный ему в Берлине вопрос о голоде в России, заявил в 1921 году: «Я полагаю, что из 35 миллионов голодных большинство вымрет». В этой трагедии «буревестник революции», так же, как и большевистские вожди, видел положительное явление: «Вымрут полудикие, глупые, тяжёлые люди русских сел и деревень… и место их займет новое племя – грамотных, разумных, бодрых людей».

– Исследование темы массового голода, поразившего отдельные республики Советского Союза в 1921–1923, 1932–1933 годах, а также в послевоенное время (1946–1947 годы), заметно продвинулось в течение последних десятилетий, – сообщил украинский историк Владислав Грибовский. – Однако несмотря на быстрый количественный рост историографии и понимание масштабов этого страшного явления, оно ещё не вышло на уровень сис­тематических знаний.

По мнению учёного, это связано с разнонаправленностью исторической политики в постсоветских государствах, приводящей к взаимоисключающим актуализациям.

– Вместе с тем следует отметить и факторы сугубо научно-методологического характера, сдерживающие создание панорамного видения массового голода в СССР, включая и Украину, и Кубань, и Дон, и Поволжье, и Казахстан, – говорит Владислав Грибовский. – Речь идёт о том, что мы имеем неравномерный территориальный охват, недос­таточное применение сравнительно-исторического метода в исследованиях, кроме того, многие тезисы нуждаются в проверке. Например, голод, обоз­наченный 1921–1923 годами, в некоторых районах прекратился раньше, а вот на Никопольщине, ставшей эпицентром катастрофы в Украине, продолжался до 1925 года. Начало голода осенью 1921 года связывается с ранее проводившейся политикой военного коммунизма, а затем очень тяжёлым для крестьянских хозяйств продовольственным налогом, введённым весной того же года. В это же время произошло совпадение с такими природными катаклизмами, как сильная засуха. Отделить её от других причин, которые привели к массовому голоду, очень сложно, но тем не менее нужно принять во внимание ещё несколько обстоя­тельств. Дело в том, что с конца XVIII века и практически до начала XX население Никопольщины никогда не испытывало ничего похожего. То есть были голодные годы, связанные с нашествием саранчи или сильными засухами, но такого масштаба голодомора, как в советский период, никогда. Особенностью этого региона является то, что если мы представим карту, то речь идёт о современной Днепропетровской области, находящейся на северном берегу Каховского водохранилища. До 1954 года здесь находилась зона богатейших на рыбные ресурсы мест. И даже в условиях большого недостатка продовольствия население всегда могло прокормиться рыбой. Но в тот период (1921–1923 годы) этого почему-то не случилось. Также особенностью этого региона является то, что население было активно включено в очень быструю индустриализацию, связанную с разработкой марганцевых рудников, – бывшие крестьяне становились рабочими. Но предприняв в 1918–1920-х годах три попытки закрепить регион под собственным управлением, большевики так и не смогли именно среди этих рабочих получить подавляющее влияние, как в других индустриальных регионах (например, на Брянщине), которые стали оплотами их власти. И вот, когда совпали такие явления, как засуха, продразвёрстка, усиленный продовольственный налог, который изымал из села последние остатки продовольствия, использование посевного зерна для питания уже зимой 1921 года, на Никопольщине начался массовый голод.

Всё это нашло отражение в местной периодике, констатирует украинский историк. Особенностью информационного освещения голода 1921–1923-х и даже 1925 года, если брать шире, было то, что советскую прессу практически не ограничивали. То есть замалчивания голода в тот период в отличие от голода 1932–1933, 1946–1947 годов не было. Но была и другая особенность – партийная большевистская пресса, являясь органом местной власти как на уровне губернии, так и уездов, и райо­нов, была более сдержанной в отображении масштабов голода. Какая-то статистика в этой прессе отсутствует напрочь, но присутствуют актовые материалы и распоряжения местной власти о необходимости убирать трупы с улиц, проводить санитарные мероприятия, есть материалы о борьбе с трупоедством и даже людоедством.

Все то, что не фиксировалось в партийной прессе, отображалось в профсоюзных изданиях. Например, газета «Транспорт» в подробностях, до натуралистических деталей, описывала происходящие ужасы в Никополе. Отмечалось, например, что уголовный розыск организовал преследование местных людоедов. Сказано, что местные крестьяне (Никополь представлял из себя объединение нескольких сёл, то есть это была практически сельская местность с городским центром), узнав о наличии среди них семьи людоедов, устроили самосуд. В профсоюзных изданиях очень подробно освещалась деятельность международных организаций на территории Никопольского уезда.

По словам Владислава Грибовского, голод на Никопольщине нельзя объяснить только лишь послевоенным кризисом, разрухой, засухой и прочим. Объяс­нением может быть то, что на территории этого района долго сохранялось украинское повстанческое движение, ориентировавшееся на Нестора Махно, Симона Петлюру и т. д.

– Очень чётко репрессивные акты советской власти в отношении населения этого региона прослеживаются в том, что помощь от правительства предоставлялась не всем, и международные организации допускались не во всякие сёла, – говорит ученый. – То есть был некий избирательный принцип: там, где повстанческое движение население поддерживало дольше, туда помощь искусственно задерживали. И когда в 1921 году был создан комитет помощи пострадавшим от голода, то председатель этого комитета сразу же заявил, что помощь от советского правительства будет предоставляться согласно классовому принципу. В первую очередь – беднейшим крестьянам или середнякам, объединившимся в первые колхозы, артели и прочие формы коллективного хозяйствования. При этом помощь приходила несвоевременно, инфраструктура была расстроена, управлявшие ею большевики не отличались большими умениями. Зафиксирован такой факт: когда в самый пик голода на Никопольщину пришли четыре вагона с продовольствием из Полтавской губернии, то около восьми дней эти вагоны ждали разгрузки. В этом, конечно, можно усмотреть и черты безалаберности, но также очень хорошо прослеживаются и черты репрессивных действий. Заявлялось, например, что только члены профсоюза и лица, поставленные на учёт, могли посещать общественные столовые и получать единоразовую помощь. Такого рода дискриминация во время голодомора 1932–1933 годов была видна уже более отчетливо.

Резюмируя сказанное, Владислав Грибовский отметил, что сопоставление украинского, казахстанского и других материалов должно дать новое панорамное видение для понимания того, что было причиной такого пагубного для истории наших стран и народов явления, как массовый голод 1921–1923-х и последующих годов.

Если в Украине до 1921 года не было масштабного голода, спровоцированного природными катаклизмами, то в Казахстане, напротив, джуты происходили примерно один раз в 10–12 лет.

– Но традиционное хозяйство казахов предполагало, что как только начиналась бескормица, скот перегонялся на более плодородные земли, – сказала известный специалист по исследованию такого явления, как голод в Казахстане, доктор исторических наук Айжан Капае­ва. – Затем родовая система, в которой жили казахи, никогда не оставляла обедневшего пос­ле потери скота казаха один на один со своей бедой. Однако после установления советской власти кочевые пути были нарушены, произошло сокращение территории проживания казахов, и народ уже не мог при первых признаках голода переходить на другие кочевья, эти территории были уже закрыты для них.

По её словам, как царская Россия, так и диктатура пролетариата видели в родовой системе сильную угрозу – народ мог сплотиться и не только против голода. Поэтому первое, что сделали пришедшие к власти большевики, – стали разрушать её и устанавливать административно-территориальные деления. Так выходцы из одного рода оказались на разных территориях. Это стало, считают казахстанские историки, если не главной, то одной из причин голода в 20-е, а затем в 30-е годы.

Галия Шимырбаева

«Казахстанская правда», № 225 от 24 ноября 2022 г.