Древняя быль о трагичной любви
Благодаря художественному переводу раздвинулись горизонты повествования поэмы Шакарима о нежной и трагичной любви Калкамана и Мамыр. Это произведение стало теперь гораздо доступнее широкому кругу читателей, чем это было раньше.
В одном из номеров «РА» мы сообщали, что в алматинском издательстве «Принт Экспресс» отдельной книжкой вышла в свет поэма Шакарима Кудайбердиева «Калкаман-Мамыр» в переводе на русский язык журналиста из Восточного Казахстана Кабдылкаира (Каира) Кудайбергенова. Вслед за этим в редакцию «Рудного Алтая» поступила информация о состоявшемся по этому поводу «круглом столе» в Институте литературы и искусства имени Мухтара Ауэзова. Своим мнением о значении и качестве перевода этого шедевра казахской поэзии поделились такие знатоки литературы, как ведущий научный сотрудник отдела аналитики и внешних литературных связей института Айнур Машакова, заведующий отделом абаеведения и литературы новой эпохи Серикказы Корабай, главный научный сотрудник Алимжан Хамраев, доктор философских наук Нурдаулет Акыш, кандидат философских наук Раушан Койшибаева, известные поэты Шомишбай Сариев, Амантай Ахетов, Марат Адибаев и другие. Все сошлись в одном: благодаря художест-венному переводу раздвинулись горизонты своего бытования поэмы Шакарима о нежной и трагичной любви Калкамана и Мамыр. Она теперь стала гораздо доступнее широкому кругу читателей.
Вот в наших руках эта поэма, которая искренне, волнующе и тревожно запела на русском языке. Строфа за строфой вчитываемся в нее, имея под рукой оригинал. И чем дальше, тем больше соглашаемся с автором предисловия издания, завотделом аналитики и внешних литературных связей Института им. Мухтара Ауэзова Светланой Ананьевой, авторитетно утверждающей, что характеры действующих лиц, убедительно раскрытые у Шакарима, адекватно переданы в переводе. Также точны и образны, стилистически изящны диалоги в передаче на русском языке. Оценка специалиста затрагивает важную в принципе и особо актуальную в настоящее время проблему.
Художественный перевод, осуществленный на высоком художественном уровне, является не чем иным, как связующей нитью, золотым мостом, по которому проходит взаимное узнавание и обмен ценностями между разными культурами. Достаточно сказать, что мы узнали и полюбили Пушкина благодаря переводам Абая, который, надо заметить, и в этом жанре совершил высший пилотаж.
Об этом важно помнить, поскольку не так редки случаи, когда небрежные и неадекватные переводы представляют культуру одного народа другому, как в кривом зеркале. Я уже как-то упоминал в газете курьез, связанный с переводом одного из блистательных стихов поэта Махамбета. Строка: лечь (в ночном походе) «обратившись головой к Полярной звезде», у незадачливого переводчика, не справившегося с метафорами казахского языка, получилось «подложив под голову железный кол». Можно привести еще массу подобных примеров.
В недавних дискуссиях два языка, если ими владеет человек, уподобляли двум крыльям, которые поднимают его выше. Что касается журналиста Каира Кудайбергенова, то он в равной степени пользуется этими двумя крыльями не только в отношении языка, но и в целом культуры.
В самые ранние детские годы он припал к чистому и чудесному роднику устного поэтического творчества родного казахского народа. На факультете русской филологии Усть-Каменогорского пединститута (ныне – ВКГУ) окунулся в безбрежное море русской словесности. И эти два источника не только утоляли ему жажду познания, но и формировали его эстетические вкусы, жизненные позиции, внутренний мир.
А началось все с разноцветно иллюстрированного фолианта с лирическими и героическими эпосами, который бережно хранили в доме Кудайбергеновых. Мать Зейнеп, домохозяйка, любительница поэзии, время от времени, а чаще – зимними долгими вечерами, собирала соседей и проводила «литературные чтения» у домашнего очага. Читать эти шедевры казахского фольклора, в напев, со вкусом, поручалось Каиру, с пяти лет научившемуся бегло читать.
Слушатели, особенно женщины, настолько эмоционально воспринимали повествования, что могли всплакнуть, они то горькими вздохами, то короткими одобрительными репликами проявляли свое отношение к сюжету. По этим высказываниям своих слушателей маленький Каир учился различать, где горе, где радость, что такое подвиг. Заучивал иные места, вызывающие восторг и вдохновение, такие, например, как бег тулпара Тайбурыла, он пел наизусть, с особым воодушевлением.
Не скрою, мне доставляет удовольствие в подробностях рассказывать о подобных семейных «чтениях». Раньше, когда книги были в редкость, литературные посиделки проводились в каждом ауле, где непременно находились свои чтецы, способные на память спеть целые эпосы.
В такие вечера все, дети и взрослые, слушали их, сверяя свои думы, чаяния и переживания с тем, как жили, в чем искали счастья, за что гибли древние обитатели степных наших просторов. Эти добрые традиции, сегодня уходящие в прошлое, служили прочными связующими нитями между разными поколениями, даже если между ними лежали многие столетия.
Но вернемся к началу рассказа. Книга вышла с посвящением светлой памяти Инны Сергеевны Соколовской, наставнице Каира по студенческим годам, выдающемуся знатоку казахской литературы.
Это она дала нужное направление жажде познания молодого человека, ищущего выхода. По ее совету пошел Каир с тяжеленным магнитофоном «Яуза» за плечами искать жемчужины казахской поэзии, сохранившиеся на устах у сказителей, которых к тому времени осталось уже немного.
На этом пути ждал его настоящий клад. Сначала 70-летний Толеухан Абитулы, затем его ровесник Ажибек Шегиров (оба из Уланского района) на память и нараспев прочитали ему поэму о нежной и трогательной, глубоко трагичной любви двух молодых людей. Сказители выучили поэму по книге, изданной еще до 1917 года в Казани.
Шедевр казахской поэзии Каир записал в третий раз во время студенческой экспедиции в тогдашний Чарский район Семипалатинской области. Поэму он услышал из уст молодого жителя аула Белтерек Аманжола Сылдырбаева. И эта встреча с прекрасным произведением древности стала как бы судьбоносной в жизни будущего журналиста. Предание о трагической судьбе Калкамана и Мамыр, искусно переложенное Шакаримом на язык поэзии, навсегда вошло в его душу.
Тут мы должны заметить, что в те годы об этой поэме, ее героях было принято говорить только в узких кругах, и то с величайшей осторожностью, чуть ли не полушепотом. А на имя ее автора было наложено табу. Несмотря на это, Инна Сергеевна включила Каира Кудайбергенова с докладом «Эпос «Калкаман-Мамыр», его жизнь в народе» в число участников республиканской студенческой научной конференции, прошедшей в тогдашнем Целиноградском пединституте в 1977 году.
Если учесть, что даже через десятилетие, прошедшее после этого, возвращение творений Шакарима в мир современной литературы было встречено просто неистовым сопротивлением в некоторых идеологических кругах, этот шаг можно по праву считать решительным и смелым. Хотя имя автора эпоса не было афишировано, на форуме был человек, который о нем знал если не все, то почти все.
Я говорю об ученом-тюркологе, сыне основоположника казахской лингвистики Сарсена Аманжолова Алтае Аманжолове. После всех официальных мероприятий он организовал в узком кругу слушание всех записанных у Каира вариантов поэмы. Высказал и свое предположение, что полный и самый точный вариант может храниться у сына Шакарима – Ахата, который живет в Семее.
И вот Каир отправился в Семей. Большой деревянный сундук, «кебеже» на казахском, у Ахата оказался набит бумагами. Из него он извлек искомую поэму, написанную арабской вязью и переведенную на кириллицу. Узнав, что молодому человеку она нужна для дипломной работы, Ахат высказался весьма осторожно: мол, зачем это тебе надо? Лучше возьми другую тему.
Ахат понимал, на что может обречь себя этот молодой человек. Ведь и родной отец, и единоутробные его братья, и даже племянники стали жертвой господствующей системы, а самому Ахату пришлось пережить все ужасы лагерей. Какие же иные последствия он мог предвидеть для Каира Кудайбергенова, так упорно добивающегося столь «опасного» текста? Но, поразмыслив, все же в просьбе не отказал. Единственное, что произнес на прощание: «Сохрани, когда-нибудь пригодится».
Различия вариантов, имеющихся на руках у Каира, оказались лишь в запевке и финале произведения. Дипломная работа по этой опасной теме, несмотря ни на что, была успешно защищена. Полагаю, не будет преувеличением сказать, что, идя на такой рискованный шаг, выпускник УКПИ и его научный руководитель совершили поступок сродни подвигу.
Совершил его и Ахат Шакаримулы, который через 30 лет после гибели отца разыскал сухой колодец у реки Баканас, с любовью описанный Мухтаром Ауэзовым в романе «Путь Абая», куда было сброшено тело отца. Собрал останки до последней косточки и похоронил рядом с Абаем. Главное – он оставил нам, потомкам, подробное и блестящее описание жизни Шакарима.
Из уст знакомого Ажибека Шегирулы молодой этнограф записал эпос «Сатбек батыр», также находившийся под запретом. Мотивы его были использованы, несмотря на нападки со всех сторон, в лекциях, докладах. Поэтические раздумья бия Актайлака, записанные во время чарской экспедиции, Каир опубликовал в районной газете, перевел на русский язык.
Варианты «Калкамана и Мамыр», записанные из уст сказителей, сдал в архив Института литературы и искусства, где и состоялась недавно презентация поэмы в переводе на русский язык. Древняя быль о трагической любви обрела вторую жизнь.
