Август в Украине обычно жаркий. Во время традиционного христианского праздника Яблочный Спас деревья под Киевом были просто усыпаны этими фруктами – сочные, с глянцевым отблеском на красных и желтых боках, они так и просились в рот. Именно такими их навсегда запомнил Игорь Немцев, приехавший в Чернобыль из Усть-Каменогорска 30 лет назад, летом 1986 года. Нужно было спасать эту плодородную землю от невидимой угрозы. В апреле взорвался четвертый энергоблок ЧАЭС. Игорь Лаврентьевич два месяца отработал ликвидатором. Вместе с другими он строил саркофаг, который навсегда должен был похоронить радиацию. Яблоки в 30-километровой зоне отчуждения до сих пор не собирает никто. Они – напоминание о том… как рай может превратиться в ад…

Он до сих пор не может понять, почему попросился в команду добровольцев-ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Говорит, молодой был, хотелось посмотреть, что за зверь такой – атомный реактор.

– Не было вопроса «зачем?», – вспоминает Игорь Лаврентьевич. – Нам никто ничего не обещал, люди ехали со всех уголков страны, не зная, что их ждет. Был Советский Союз – если беда, значит, спасать надо всем миром.

Он и еще десять человек с «номерного» завода УМЗ приехали в Украину в августе 1986 года, следующие два месяца обычный шофер КрАЗа запомнит на всю жизнь.

Добровольцы заняли пионерские лагеря под Киевом, примерно в 90 километрах от атомной станции. Игорю Немцеву предстояло каждый день ездить к взорвавшемуся реактору. Кузов его грузовика заполняли железобетонными плитами. Ими, как тяжелым ковром, застилали почву вокруг АЭС, «придавливали» радиоактивные отходы.

– Перед первой сменой другой водитель в панике рассказывал, что заблудился, облучился и точно не выживет, – рассказывает ликвидатор. – Говорил, что теперь он уже ходячий труп. Но мертвые так не храпят, а он ушел спать, чтобы потом опять выйти в смену.
Напарник отработал весь срок и уехал из Чернобыля живым.
***
Дорога до станции лежала через бор, асфальтовой стрелой рассекая топкое болото. И все казалось живым и радостным. Но это лишь на первый взгляд: вот стоят зеленые сосны, а рядом с ними… «рыжий» лес, так его прозвали ликвидаторы. Широкая полоса ржавой листвы и темно-коричневых иголок – след радиоактивного облака, которое в буквальном смысле выжгло жизнь и двинулось дальше в сторону Польши.

– Был там чертов перекресток, – рассказывает Игорь Немцев. – На нем стояли остовы сгоревших машин как напоминание о том, что расслабляться нельзя.
С закрытыми глазами он вспоминает, как проезжал оставленные деревеньки, жителей которых в спешке эвакуировали в апреле.

Ставни скрипят в глухой тишине. Провалы окон взирают на случайных путников из ввалившихся стен. Тоскливо воет одичавшая собака. Людей здесь нет. И не должно быть. Где-то валяется брошенная впопыхах кукла, которую уже никогда не прижмут к себе детские ручонки. Кто-то не успел снять с веревок белье. Села зарастали бурьяном с катастрофической в прямом смысле скоростью.

Это потом сюда придут, так называемые сталкеры, и начнут потихоньку обживать зараженную территорию, а тогда под Припятью и в самом городе от каждого квадратного метра земли веяло рукотворной смертью. И дело было даже не в том, что дозиметры, показывающие уровень радиации в 30 кило-метрах от АЭС, зашкаливали, а в том, какое страшное ощущение опустошения настигало каждого, кто появлялся в этих местах.
***
В самом Чернобыле пус-тынно. Только лозунг «Время рождает героев, место подвига – город Чернобыль». С горькой усмешкой Игорь Лаврентьевич говорит, что героем себя не считает, мол, он же на амбразуру не бросался. И неохотно говорит о том, что после двух месяцев, проведенных на ликвидации, потом еще столько же времени не мог прийти в себя – мучала бессонница, все тело окутывала непонятная слабость, тряслись руки и жгло в горле, сам назвал это состояние «отходняком». Обошел всех врачей, но диаг-ноз «лучевая болезнь» ставили тем, у кого симптомы были куда страшней. Тем, чьи кости отходили от мышц, а кожа пластами сходила с еще живого тела. Медики разводили руками и предлагали оформить группу инвалидности – отказался, здоровый вроде бы мужик.

Излечился сам по книге с методиками тибетских жрецов. Восстановился. Только дорога к реактору вот уже 30 лет снится ему с упрямым постоянством. Он находит в себе силы шутить.

– До радиации цветных снов никогда не видел, – признается Игорь Немцев. – А теперь постоянно снятся люди какие-то, измерения незнакомые, наверное, что-то поменялось в мозгу.
***
Запах йода забирается под одежду, першит в горле и жжет глаза, руки и лицо горят, как будто ошпаренные кипятком. Игорь Лаврентьевич на своем КрАЗе подъезжает к развороченному взрывом четвертому энергоблоку – долго находиться там нельзя, поэтому быстро ставит отметку в путевке, разгружает железную махину и отправляется обратно.

– Паники нет, там страшнее, – с неохотой вспоминает он. – У людей реакции заторможены. Ты вопрос задаешь, а человек думает минуты три. Апатия и безразличие ко всему. Они как будто знают, что облучены и обречены. Вот это по-настоящему пугало. Радиация, она ведь где-то, а мы, хоть и ликвидаторы, но живые люди – вот они.

На обратной дороге заезжает в столовую. Перед входом чашка с таблетками, и автомат контроля дозы радиации. Медсестра водит им над руками, проверяет на чистоту. Горит зеленым – приятного аппетита, красным – будь любезен, мой еще раз.

Обед вкусный. Правда, вместо перца приправлен слухами о том, что это мясо забитого облученного скота. Выбора все равно нет. Ликвидаторы стараются не думать об этом.

После обеда пожалуйте на мойку, автомобиль ополаскивают спецраствором, а иначе не пройдет контроль, и машину отгонят на стоянку.
***
Однажды Игорь Лаврентьевич чуть не столкнулся с… вертолетом. До сих пор, вспоминая об этом, не может сдержать эмоций.

– Летел низко, чуть ли не лоб в лоб, – рассказывает водитель грузовика. – Я не знал, что думать. Угорел? Облучился? Неба ему мало стало? Как кадры из фильма про войну.

Он тогда вцепился в баранку так, что костяшки пальцев побелели. Шел на таран с вертолетом. Адреналин кипел в крови и бухал где-то под ребрами. В голове лихорадочно крутились варианты ухода от столкновения. Его спасло чудо. Прямо перед носом КрАЗа какая-то неведомая сила увела вертолет в болото. Игорь Лаврентьевич успел разглядеть, что летчик жив и летучая махина не загорелась.

– Я бы не смог помочь ему в трясине, – признается Игорь. – Туда было не подобраться. Пришлось уехать.
Он помнит об этой встрече, словно она была вчера.
***
Режим на станции царил почти военный. Главный приказ – попутчиков не брать ни при каких обстоятельствах – Игорь Немцев нарушал неоднократно. Говорит, сердце кровью обливалось, когда видел сухонькую старушку или молодую женщину, которые возвращались в родные деревни за нехитрым скарбом. Их ведь увозили в спешке, говорили – ненадолго. Оказалось – навсегда.

– Солдат на КПП проверяет ее сумку, дозиметр пищит, а бабуля плачет и причитает по-украински, что у нее там дочкина кофточка и внучкино платье, – взгляд мужчины будто останавливается, картины плывут перед глазами. – А у нас что, сердце каменное? Пропускали. Ничего не боялись. Все ведь люди, даже высокое начальство. Понимали, мы отработаем срок и уедем домой, где нас ждут, любят, где чайник на плите и обои в комнате знакомые. А у них ведь теперь и дома нет. Только запах йода.

Видел он и облученных людей. Только говорить об этом не может.

Из тех, кто с ним работал, половины уже в живых нет. А они и сотой доли той радиации не получили, которая досталась «партизанам»и пожарным, позже мучительно умиравшим от лучевой болезни в стерильных палатах, когда отказывали все органы и живьем слезала кожа.

Ему действительно больно об этом говорить.

Партизанами в Чернобыле называли людей из глухих украинских деревень, в самые первые дни скидывавших с крыши взорвавшегося реактора радиоактивную массу. Они зачастую даже не знали, что делают. И не задумывались, что именно набирают лопатами – привычное ведь на селе дело.
Смертельную дозу облучения они получали уже в первые пять минут работы…

– У них не было выбора: становиться героем или нет, – говорит бывший ликвидатор. – Мы-то шли добровольно. Это не подвиг.

Игорь Лаврентьевич поднимался по лестнице, чтобы взглянуть внутрь реактора. Говорит, не увидел ничего, кроме груды кирпича и бетона. Но как будто заглянул в глаза самой смерти. Он рад, что реактор не снится ему. Иначе, думает, сошел бы с ума.
***
С момента возвращения Игоря Немцева с Чернобыльской АЭС прошло уже 30 лет. Именно столько лет назад случилась техногенная катастрофа, заставившая весь мир узнать о Чернобыльской АЭС и маленьком городке Припять. Потом долгие десятилетия ученые и военные будут пытаться раскрыть причины взрыва реактора. А те, кто добровольно вызвался навсегда похоронить «ядерного зверя» будут вспоминать о том, как райское мес-течко превращается в адские катакомбы. Игорь Немцев долгое время проработал на УМЗ газоэлектросварщиком. За почетный труд ликвидатора ныне несуществующее государство выделило Игорю Лаврентьевичу машину. На ней он ездил каждое утро на работу, а вечером – домой. А по ночам ему снились 90 километров болотистой и лесистой дороги… Дороги, по которой эвакуировали живых и из-за которой возвращались смертельно больными. Дороги на Чернобыль.
***
Урожай яблок в 1986 году был просто небывалым. Листьев на деревьях было меньше чем плодов. Их не рвал никто. Их не собирают до сих пор. Игорь Немцев не ест яблоки уже больше 30 лет. Он видел их другими, летом 1986 года стволы яблонь гнулись под тяжестью плодов, которые никто не ел – это были яблоки, покрытые радиоактивной пылью… Чернобыльские яблоки.