«Я жить хотела…»

На фотографиях она всегда улыбается. Широкой, искренней улыбкой. Часто встречаются снимки, где ее руки раскинуты в стороны, будто она пыталась обнять весь необъятный мир. Она так жила. Взбалмошная, безудержная, отчаянная. С душой нараспашку. «Я жить хотела – жила, как пела. Хоть пела плохо, не в этом дело. Зато плясала я до упаду, а как споткнулась – была не рада…». Это был последний стих, «Прощальный монолог» нашей коллеги, журналиста Ларисы Поломошновой.

Ее нет с нами ровно год. А кажется, еще вчера она заходила ко мне в кабинет, улыбалась и шутила насчет стремительного похудения. «Ой, меня проще убить, чем прокормить», – отшучивалась Лариса. – Все в порядке, просто это есть не могу, то есть не могу, не могу – и все! Мне своего Басика надо в обед бежать кормить». Домашнего питомца Лариса взяла за пару месяцев до рокового дня…

– За 13 лет, что мы прожили вместе, мне было хорошо. У нас все было хорошо. Она грела мне душу, подарила счастье. Ни разу серьезно не ссорились. И вот она звонит мне и говорит: «Лео, прости меня!» – рассказывает Лео Богданович Шик. – Я в командировке в Астане, думаю, господи, что же она натворила, что просит прощения?! Оказывается, взяла котенка. Назвала его Бася. Уже потом, на больничной койке, просила меня отвезти Басика в деревню бывшим хозяевам. Вы знаете, для нее не было чужой беды, чужих слез. Любую чью-то боль она воспринимала как свою. Ей было жалко бездомных животных, она сочувствовала и помогала нуждающимся людям. Конечно, больше всех на свете любила свою доченьку и маму. При всей ее легкости, порой легкомысленности и бесшабашности, как могло казаться, она была очень глубокая, светлая, ранимая. Лариса была бесстрашная. Она каталась на спине крокодила, прыгала с парашютом, ныряла в прорубь… Авантюристка. Для нее не было границ и пределов. Любила петь и плясать, могла протанцевать до утра. Ее знали в широких кругах. Она была знакома с представителями творческой интеллигенции, послами, известными личностями. Что и говорить, мы с Ларочкой были на приеме у Президента! Она видела мир, побывала в разных странах. А в своем городе в 2010 году завоевала титул «Мисс Усть-Каменогорск». Серьезно относилась к работе. Энергичная и неутомимая.

Действительно, незадолго до того, как уйти, Лариса рассказывала, что могла работать сутками, день и ночь. Писала тексты до пяти утра. Только не все это ценили. Как непризнанный поэт или писатель, она не сдавалась и продолжала творить. «Горела» на работе. Черпала жизнь большими ложками, стремилась идти вверх по карьерной лестнице. За свою творческую жизнь работала в «Лениногорской правде», журналистом «Рудного Алтая», потом редактором двух приложений к областной газете – «Саулетай» и «Дом дружбы». Но не зря она получила второе высшее образование по юриспруденции. Восемь лет проработала в полиции, в пресс-службе ДВД ВКО. Ушла из органов внутренних дел в звании майора.
Была пресс-секретарем акима Усть-Каменогорска, а в июне прошлого года вернулась в «Рудный Алтай». За неполных полгода, что ей удалось поработать здесь, она писала о родном Риддере, Ассамблее народа Казахстана ВКО и на другие темы.

Лариса не хотела поддаваться болезни. Лечилась с боем. Надеялась до последнего. Ни разу не пожаловалась.

– В день ее ухода, она впервые в жизни призналась: «Мне тяжело», – говорит Лео Богданович. – Она ушла особенно. Своеобразная, хрустально чистая, открытая, никого не осудила…

Перед тем как уйти навсегда, Лариса оставила «Прощальный монолог».

Ох, не жалела я себя нисколько.

И вот валяюсь я на больничной койке.

Соседка с сахаром и много кушает.

А я с гастритом и просто слушаю.

А за окном вовсю октябрь хмурый,

Ну где же стройная моя фигура?

Где мои силы и где терпение,

Где потерялось то судьбы стерпенье?

Видать, где пела и где плясала,

Где роли гневные давно сыграла.

Со сцены жизни без «Бис» и «Браво»

К рубежной тризне иду по праву…

А так любила! А так страдала!

Сил не жалела, я все писала!

Недолюбила, недострадала,

Недотянула, недомечтала…

О чем мечтала – не воплотила,

Что сердце грело – перегорело.

Больница старая, палата белая,

Соседка щедрая в халате ветхоньком.

Поет кран песни, течет водица,

И верить хочется, что все мне снится.

Я жить хотела – жила, как пела,

Хоть пела плохо, не в этом дело.

Зато плясала я до упаду,

А как споткнулась – была не рада.

Но, видно, плохо я роль сыграла –

Кричат: «Не верим!» – шаг до провала.

Больница новая, палата светлая,

Соседка милая, хотя и бледная.

Поет кран песни, течет водица,

И верить хочется, что все мне снится…