У войны не детское лицо

В годы Великой Отечественной войны лишения испытывала вся страна, но ленинградцам выпала самая страшная доля.

Блокада Ленинграда – голод, ужасы войны, всеобщее горе и смерть, которая невидимыми шагами пробиралась в каждую семью. Эти чудовищные испытания легли на плечи не только взрослого населения, но и детей. В то время среди них была и жительница посёлка Глубокое Галина Орсина.

Слушая рассказ этой 83-летней женщины, понимаешь: сумев выжить, она и тысячи таких же детей лишились детства, но не сломились, не ожесточились.

Война началась для четырёхлетней Галины с внезапной паники, которая вдруг охватила людей на улице, с гула самолётов и тревожного крика матери, звавшей её домой…

– Жили мы на окраине Ленинграда, в двухэтажном деревянном доме. Отца репрессировали в 1937 году. Мама осталась одна с двумя детьми. Позже вновь вышла замуж – родился младший брат. Началась война – её мужа отправили на фронт. Тогда мы, наверное, и не осознавали, что и детство наше, и семья будут разрушены, – рассказывает Галина Михайловна.

Немцам удалось блокировать Ленинград на 79-й день войны, после захвата Шлиссельбурга. Вместе с жителями пригородных районов в блокадном кольце оказалось более 2,8 миллиона человек.

Самыми чёрными днями для ленинградцев стала первая блокадная зима 1941-1942 года. В городе не работала система отопления, не было горячей воды. Единственным спасением были печки-«буржуйки», с помощью которых можно было отопить жильё. Жгли, что только можно: мебель, книги, паркет, ненужные вещи.

Галина Михайловна до сих пор помнит чувство постоянного голода и ощущение слабости. Блокадный паёк был очень скудным, его не хватило бы даже чтобы поесть один раз, а он выдавался людям на целый день. Размер куска хлеба, выдаваемого на человека, был не больше спичечного коробка. Да и состоял он из опилок, соды, бумаги и лишь малой части муки. Из-за этого хлеб был чёрствым и горьким на вкус, но выбирать не приходилось.

– Мама пыталась прокормить нас как могла, пропадала целыми днями на работе, – продолжает наша собеседница. – Однажды она не вернулась домой совсем – попала под бомбёжку. Так мы, трое детей, старшему из которых было шесть лет, а младшему – два года, остались одни. Ждали маму день, второй, неделю, но она так и не пришла.

На какое-то время детей забрала к себе соседка, а потом отвела их в детский дом. Галину с младшим братом определили в одну группу, старшего брата Юру – в другую. Она не отходила от маленького Толи ни на шаг, спала с ним на одной кровати.

Довольно быстро ленинградские дети разучились шалить. В замершем насторожённом городе это была непозволительная роскошь. Игрушки сменили на осколки снарядов. В их лексикон незаметно вошли слова «бомбёжка», «бомбоубежище», «воздушная тревога», эвакуация».

– Когда звучали звуки сирены,
оповещавшие о бомбёжке, первым делом хватала за худенькую ручонку брата, чтобы вместе бежать в бомбоубежище. Было очень страшно: с одной стороны звуки разрывающихся снарядов, с другой – крысы, которыми кишели бомбоубежища. И – раздирающий душу детский плач, – едва сдерживая слёзы, вспоминает Галина Михайловна.

22 ноября 1941 года началось движение «полуторок» по специально проложенной через Ладожское озеро ледовой дороге. Страна не могла прорвать окружение в первую блокадную зиму, но военным, морякам, ленинградцам удалось в условиях блокады провести по дну Ладожского озера три магистрали: телефонный кабель, трубопровод и линии электропередачи. Блокадный город наконец получил связь с Большой землёй, топливо и электричество. Без этих подводных артерий его жителей ждала верная
гибель.

Чтобы как-то подбодрить ленинградцев, не прекращалось радиовещание. Передавали новости или звук обычного метронома. Это был символ надежды, вечно бьющегося сердца непокоренного города.

Малышей из ленинградских детдомов стали отправлять в тыл на Алтай: сначала через озеро на баржах, а дальше – в эшелонах. В Новосибирской области с довоенных времен сохранился Сибирский лагерь для политических заключенных. В нём-то и предстояло жить детям-сиротам из Ленинграда.

– Ехали мы туда очень долго, – рассказывает блокадница. – Помню, прибыв на станцию, измождённые, больные дети очень громко плакали. А я почему-то вдруг начала петь песни. Да так задорно, что на меня обратила внимание одна местная жительница. Она сразу захотела удочерить меня. Это была моя вторая мама, которая воспитала меня. Но отдать ребёнка просто так работники детдома не могли, поэтому ещё какое-то время я жила вместе со всеми сиротами.

Галина Михайловна помнит, как часами лежала в голодном забытьи, обнявшись с братиком. Он все время плакал, не мог уснуть от голода, а она, прижав эту кроху к груди, давала ему свой недоеденный кусочек чёрного хлеба, и малыш засыпал.

Болезни, голод и холод брали своё – дети угасали на глазах, многие из них не выжили. Наверное, не выдержала бы суровых условий и Галя, если бы ее не удочерили.

– Спустя какое-то время за мной приехала мама, – продолжает она, – но вначале называть её так я категорически отказывалась. Во-первых, знала, что она мне неродная. К тому же, забрать к себе она хотела только меня, без моего братика. В общем, как я ни умоляла – нас с ним разлучили.

Так Галина Харитонова стала Чудовой. Женщина, удочерившая девочку, жила на станции Усть-Тальменской за Барнаулом. Мужа и сына она проводила на фронт и каждый день молилась за их возвращение, приговаривая: «Хоть какие, но вернитесь домой». Просила об этом, стоя на коленях перед иконостасом, и маленькая Галя.

Жили они, как и все, голодно и холодно. Прокормиться помогала лишь корова, ухаживать за которой и доить её девочка научилась быстро. Но однажды старый сосед зарубил корову за то, что она зашла в его огород…

Не было ни дров, ни угля. Женщины с детьми спасались от холода как могли – жгли всё, что горело. По вечерам собирались все вместе, пели песни, которые тогда знала вся страна: «Синий платочек», «Огонек» и «Землянка». Часто плакали, а повод был один – похоронка с фронта на мужа, сына или брата.

Впрочем, бывали и поводы для радости. Когда домой вдруг возвращался односельчанин, на которого до этого родные получили похоронку. Встречали его всем селом, верили и не верили: как с того света человек вернулся? И такие случаи оставляли надежду другим: а вдруг что-то в бумагах напутали, и мой тоже обязательно вернется…

В 1945 году Галина познакомилась со своим новым отцом. Михаил Гурьянович Чудов прошёл всю войну и вернулся домой живой и невредимый, с множеством медалей на груди. Его сын Леонид участвовал в освобождении Пруссии и Австрии, приехал домой молодой фронтовик лишь в 1946 году. Когда вернулись мужчины, жизнь стала потихоньку налаживаться. До этого Галина не могла ходить в школу – не было ни одежды, ни обуви. Поэтому в первый класс она пошла, когда ей исполнилось 10 лет. В Глубокое семья переехала жить в 1948 году.

Повзрослев и создав свою семью, Галина Михайловна мечтала разыскать своих братьев, правда, как звать их, уже не помнила. Два года она отправляла запросы в Москву и Ленинград, на которые приходил лишь один ответ: «Розыски Ваших родных продолжаются». Первым нашёлся старший брат Юрий, позже произошла встреча и с младшим братом.

…У войны, действительно, не детское лицо. Война отобрала у тысяч мальчиков и девочек детство – настоящее, солнечное, с книгами и тетрадями, смехом, играми и праздниками.

– Хочется, чтобы ни один человек на Земле больше никогда не проходил через то, что пережили мы – дети войны, наши матери и отцы, наши деды, – говорит блокадница. – Лишь бы не было войны…

Бахыт Сарсембаева