Культура

Хранители времени

Хранители времени

– Я думаю, что такой профессии, как реставратор, у нас, по большому счету, нет. Потому что нет подготовительной базы, – говорит Виталий Ашкалов, рес-тавратор Восточно-Казахстанского архитектурно-этнографического и природно-ландшафтного музея-заповедника. – Все приходится постигать, исходя из собственного опыта, а чаще – по наитию…

С этой точкой зрения согласна и коллега Ашкалова – Екатерина Федоровна Курдакова, реставратор по тканям. Она вспоминает, что в 80-х годах прошлого века, когда этнографический музей только начинал работать в Усть-Каменогорске, целая группа специалистов нового учреждения культуры во главе с директором Николаем Зайцевым отправилась за опытом в Ленинградский государственный музей этнографии. Среди них были два реставратора.

Восстановить утраченное

– Там мы впервые встретились с высочайшей школой по сохранению памятников истории и культуры, – вспоминает она. – Нас учили не только технологическим премудростям, но и благоговейному отношению к старинным вещам. Глядя, как работают ленинградские реставраторы, мы поняли главный принцип этой профессии: надо восстанавливать утраченное, не оставляя при этом следов своего вмешательства.

С первых же дней создания в Усть-Каменогорске этнографического музея его руководитель Николай Алексеевич Зайцев вынашивал мысль о создании собственной образовательной базы реставраторов. Но мечты не сбылись. Однако он все равно добился немалого, включая стажировку своих специалистов в лучших музеях Казахстана. И то, что сейчас у реставраторов этнографического музея есть все необходимое для качественной работы, – тоже заслуга директора. К примеру, им потребовался настоящий (рыбий) клей. Если заказывать его через систему госзакупок, то пришлось бы ждать много месяцев. Тогда Николай Алексеевич вышел на прямой контакт с поставщиками, оперативно решил финансовый вопрос, и скоро партия клея прибыла в Усть-Каменогорск.
– И так он поступает всегда, – говорит Екатерина Курдакова.

Она демонстрирует швейные машины, стиральные автоматы щадящего режима, коробки ниток для вышивания, наборы швейных игл – все это приобретено музеем для реставрационных работ.

Когда рушник дороже золота

На рабочем столе Екатерины Курдаковой – кашемировая кофточка розового цвета. Ткань сильно изношена, на просвет сквозь нее можно разглядеть собеседника.

– Я ее постирала вручную в холодной воде детским мылом. Теперь предстоит продублировать особо тонкие места другой тканью, а местами – наложить штопку. Необходимо также подобрать нитки точно в цвет кашемира, а штопать так, что это больше будет напоминать сложную и тонкую вышивку, – рассказывает о предстоящих операциях Екатерина Федоровна.

Исходя из многолетнего опыта, она предполагает, что это изделие прошло в разное время несколько этапов переделки. Возможно, блузка была когда-то частью сарафана или платья. Размер ее – примерно 38 на 40 сантиметров, то есть бывшая хозяйка кофточки была весьма хрупкой девушкой.

Невольно обращаю внимание на необычную обметку петель. Стежки располагаются далеко друг от друга, сходясь редкими лучиками к отверстию для пуговки.

– Я непременно сохраню эту особенность как примету времени, – говорит реставратор. – В позапрошлом веке еще не существовало привычной для нас машинной обметки петель.

Екатерина Федоровна может часами рассказывать о памятниках старины, обращая внимание собеседника на особенности деталей музейного предмета. Она – настоящий знаток истории и этнографии. Чтобы убедиться в этом, достаточно послушать ее рассказ об особенностях пошива старинных блузок.

– Взгляните на собранный у плеча рукав, – приглашает меня в своеобразную этноэкскурсию Екатерина Федоровна. – Острой иголочкой швея через каждые две ниточки тканевого переплетения собирала тонкую ткань в сборку. Ну кто сейчас на такое способен? Подобных особенностей старинного пошива немало. При восполнении утраченных частей я стараюсь использовать прежние проколотые в ткани следы от иглы. С вышивкой еще сложнее. Скопировать в точности узор вышивальщицы того времени почти невозможно. Для примера возьмем вышивку на бархате. Материал ворсовый, нанести на него контур будущего рисунка нельзя. Поэтому вышивальщице приходилось держать весь узор в голове и стежок за стежком, по счету ниток, переносить его на бархат.
Из истории известно, что искусные вышивальщицы начинали обучаться своему ремеслу лет с пяти-шести. С этого же времени они постигали «грамоту» старинных орнаментов, похожих на крюки, углы и треугольники.

– Говорят, что нет ничего дороже золота и платины, – размышляет Екатерина Федоровна. – Я бы с этим утверждением поспорила. Любое старинное изделие из золота можно отлить заново, а в точности повторить древний рушник с вышитыми славянскими узорами (той же свастикой) – не получится. Уже и тканей таких нет, и нитки той поры истлели. А что касается орнаментов, то тут еще сложнее. Семантика славянской свастики частично изучена, но до сих пор в этой области остается немало тайн.

Ярких примеров блестящей работы Екатерины Курдаковой немало. Один из них – казахский прикроватный ковер (тус киiз) XIX века. Он представлял собой вышитое полотно с широкой каймой из желтого бархата. К настоящему времени этот этнографический памятник сильно поистрепался. Некоторые его части почти распались, оказались утраченными и большие куски вышивки. Екатерина Федоровна продублировала основу ковра, аккуратно укрепила все фрагменты вплоть до мельчайших деталей и по сохранившимся кусочкам узора восстановила уникальную национальную вышивку.

Шкатулка на ножке

Виталий Ашкалов, реставратор металлических и деревянных изделий, проходил специализацию в Астане и Алматы. Но главной школой считает многолетнюю работу в своем музее. И еще добрые советы первого наставника Андрея Дарыбаева, который научил Виталия вручную делать рамочки, профессионально разбираться в красках. Рассказывая о коллегах, бывший учитель труда Ашкалов с симпатией говорит о нынешней своей работе, которой занимается уже свыше 15 лет.

– Нам нельзя вторгаться в авторский стиль и нарушать изначальную технику, – говорит он и для наглядности ставит передо мной индийскую старинную шкатулку. Внутри, за откинутой крышкой, обнаруживается гладко отшлифованное красное дерево. Верх шкатулки из латуни, на которую древний гравировщик нанес резцом изящные рисунки – охота на оленей, слоны спешат к водопою, тигры в прыжке…

Но странно, почему, восстанавливая деревянную отделку, копируя металлическую клепку, устраняя вмятины и трещины, реставратор не дополнил изделие тремя недостающими ножками-шариками? Коробочка опирается лишь на один сохранившейся блестящий шарик.

– Мы должны сохранить в экспонате максимальное количество «родных» деталей, а недостающие – воссоздать по аналогу или фотографиям, – отвечает Виталий Ашкалов на мой вопрос. – У меня ничего этого нет. А ножка-шарик – еще не факт, что все четыре опоры имели именно такую форму.

В обширных мастерских этнографического музея десятки экспонатов дожидаются своей очереди. Я вижу здесь «скелеты» старинных часов. Одни хронометры напоминают деревянные этажерки, другие – шкафы. Здесь же находятся самовары невиданных форм, предметы мебели, посуда, рамы для картин и зеркал. Первое, что делают реставраторы, это убирают с предмета пыль, грязь, масляные, соляные и другие отложения. И при этом они обязательно фиксируют каждую свою операцию. От начала до конца. Зачем это делается?

– А затем, что любое восстановление должно быть обратимо, – подчеркивает Ашкалов. – С нашей точки зрения те или иные части предмета были сделаны так, а пройдет лет 50-60 и окажется, что мы ошибались. Будущие реставраторы должны иметь возможность исправить наши ошибки.

От сруба до кофейника

Все шесть реставраторов этнографического музея – люди с высшим образованием. Но форма одежды у них – не офисный костюм, не белый халат, как это порой показывают в кино, а рабочая спецовка. И труд их больше похож на работу каменотесов, жестянщиков, маляров, столяров.

Виталий Ашкалов, к примеру, был в числе строителей первых этнографических домиков в парке «Жас-тар». Под руководством опытного мастера, заведующего сектором реставрации по дереву Игоря Сереброва Виталий вместе с другими работниками строил в парковой этнодеревне реставрационную мастерскую. Они обустраивали уже имеющиеся там дома многих этносов.

– Но труднее всего реставрировать маленькие объекты, – говорит Виталий и в качестве примера показывает старинный кофейничек высотой всего пять сантиметров. – В том смысле, что работать с ними приходится часами, не разгибая спины, а когда подходишь к финишу, оказывается, будто бы ничего и не делал. Но таковы будни научной реставрации.

Среди реставраторов в музее с уважением отзываются об опытном специалисте Тимуре Ильясовиче Чалабаеве. Одна из последних его работ – портрет Абая на холсте. В руки к реставратору холст попал в растянутом виде, имел порывы. Тимур устранил растянутость, укрепил грунт, восстановил красочный слой, избавил картину от разрывов. В итоге после реставрации портрет великого казахского мыслителя стал выглядеть целостно, сохранил свою индивидуальность и неповторимость.

За годы существования реставрационного комплекса мастера восстановили сотни экспонатов. Еще больше ждут своего часа в хранилище музейного фонда. Какие секреты они скрывают – реставраторам еще только предстоит узнать.

Для справки: «свастика» в переводе с санскрита (один из языков современной Индии) – это «солнечная» символика, означающая вращение солнечного круга. Одновременно это еще и «небесное вращение». Все эти символы (более 144 видов) использовались нашими далекими предками в градостроении, зодчестве, народном творчестве.

Людмила Рябцовская

Еще новости

Back to top button